Фаворит. Том 1. Его императрица - Страница 134

134

Григорий Александрович Потемкин, прибыв в армии, мало что понимал. Прежде всего не понимал своего положения. Кто он? Камергер двора, но в чине поручика. Зато придворное звание камергера (по «Табели о рангах») приравнивало его к чину генерал-майора. Однако генералом он и сам себя не считал. Приходилось мириться со скромной ролью волонтера при ставке князя Александра Михайловича Голицына, который и отдал ему первое распоряжение:

– На время похода освобождаю чинов нижних от пудрения голов и больших кос, с тем, чтобы букли в бумажки обертывали, а у кого на башке волос мало, пусть букальки из пакли себе подклеют…

Потемкин осмотрел голову первого попавшегося солдата. Пудры-то ему, бедному, взять негде, так он мукою посыпался. А мука от дождя раскисла, как тесто. Пробовал камергер букли солдатские в бумажки завернуть, словно конфетки, но успеха в том не имел, и стало ему вдруг скучно от чужой и неумелой затеи:

– Ступай, братец! Ежели тебя клеем мазать да мукой сверху осыпать, так не только вши – и мышата в башке разведутся.

С этим и вступил в войну. Всегда небрежно одетый, он и сейчас выглядел неряшливым. Батистовый платок, закрученный в узел на затылке, маскируя уродство глаза, делал Потемкина смешным, но к шуткам за спиною он давно привык, одинаково равнодушный к обильному злоречию и к очень редким похвалам…

Ему стало значительно легче, когда он заметил, что и многие другие вокруг него тоже мало что понимают в войне!

* * *

С первого дня войны турки имели готовый плацдарм, а Россия должна была создавать его в ходе боевых действий. Турецкие владения начинались за польской Подолией: сразу за Днестром – Буковина и Молдавия с Яссами, за Молдавией – Валахия с Бухарестом, за валашскими землями – Болгария, за нею – Фракия, а за Фракией уже и Константинополь…

Грязь на дорогах, непролазная грязища! Русская армия раскинулась лагерем в пяти верстах от Хотина. Голицын собрал офицерский совет: что делать?

– Хотин брать, – решили единогласно…

Фанатик пушечной пальбы, генерал Петр Мелиссино столь усердно любил свое дело, что даже перед обедом стрелял из мортир – для развития аппетита. Сейчас он обрушил огонь на форштадты крепости; издали было видно, как возносит вырванные из земли деревья хотинских садов, в красных облаках дыма летят с лафетов турецкие пушки. В редких паузах между залпами Потемкин с удовольствием представился Мелиссино:

– Имел честь быть студентом, когда ректорствовал брат ваш, Иван Иванович, который и изгнал меня из университета за леность и тупоумие с публикацией о том в «Ведомостях» московских.

– Мой брат, – ответил генерал, – золотой медалью наградил вашу милость. Но вы же сами не пожелали вникать в науки. Здесь, на войне, медалей не будет – лучше ордена добывайте, сударь!

Растворив ворота цитадели, турки выгнали толпу обнаженных людей: это были христиане, греки, армяне, обобранные дочиста. Их сразу отослали в обоз, куда сбегались и перепуганные молдаване, спасаясь от резни под защитою русских знамен. Мелиссино ловко забрасывал ядрами крыши Хотина, но превосходная работа артиллерии была прервана повелением Голицына:

– Диверсия наша к Хотину сильно бусурман испужала, а теперь отступим за Днестр, тамо и выждем подхода армии визиря…

Молдавия оставалась в слезах! Жители обнимали ноги уходивших солдат России, молили не покидать их на растерзание туркам. Потемкин, как и все офицеры, отсылал молдаван в обоз:

– Там вода, там телеги, там аптеки… уйдете с нами!

В этом же обозе его застала ночь.

Какой-то старый солдат, подойдя, окликнул его:

– Эй, парень, ты кто таков?

– Камергер… камергер ея величества.

– Не дури! Я тебя дело спрашиваю: какого полка?

– Да никакого. Я сам по себе.

– Ну, пошел вон… шатаются тут всякие…

Отведя армию обратно за Днестр, князь Голицын задержал ее у местечка Меджибожа, возле воинских магазинов. На очередном военном совете, понурясь, он зачитал письмо Екатерины: разумнее магазины придвигать к армии, писала она, но нельзя армию передвигать к магазинам, снятие осады с Хотина позорно для воинства российского, надобно вернуться назад – и Хотин брать!

Голицын сказал:

– Во мнении своем матушке-государыне не уступлю. Я лучше ее знаю, что делать. Вот пусть великий визирь Эмин-паша перейдет с армией на нашу сторону Днестра, тогда… тогда и решим.

Два месяца пребывали в унизительном бездействии, а вдали от них Вторая армия Румянцева оберегала страну от нападения кочевников. В это время Эмин-паша медленно перемещал свою армаду ближе к фронту и наконец разбил свои великолепные шатры на подходах к Яссам. Голицын поспешил созвать совещание.

– Визирь рядом, – сказал он. – Всей нашей армии полагаю отойти к Каменцу-Подольскому ради удержания турецкой орды на переправах. Время не терпит – говорите экстрактно.

В числе прочих высказался и Потемкин, процитировав слова Фридриха II к своим генералам: «Если хотите погубить кампанию от самого начала, почаще созывайте всякие собрания, чем больше вы наболтаете, тем скорее все шансы на успех перейдут к противнику». Голицын встал и кулаком по развернутым картам ударил:

– Вы, сударь волонтирствующий, еще в лакомстве юность свою провождали, когда я этого хваленого Фридриха бивал… А мнение камергеров в протоколы штабов моих не укладывается!

Пришлось встать и уйти. Потемкин вернулся к себе в мазанку, где квартировал по соседству с теленком и поросятами. С гневом он настрочил Екатерине, чтобы из камергеров его выключили, а взамен дали чин соответственный. После чего пристал к буйной кавалерии князя Прозоровского, с нею проделал два партизанских рейда по тылам турецким, в схватках нежданных убедясь, что и с одним глазом воевать можно.

134