Король пригласил к себе чиновника Гальсера:
– Не пора ли начинать чеканку дукатов, которые бы на треть веса состояли из самой паршивой лигатуры?
– На какую сумму прикажете, ваше величество?
– Для начала в пятнадцать миллионов…
С этими миллионами король послал в Польшу своего поверенного Эфраима. Под именем консула Симониса жулик закупал для Пруссии зерно, кожи, мясо, драгоценности, меха, лес, картины, парусину – и за все расплачивался фальшивой монетой. Обогатив казну короля, Симонис скрылся, а поляки не сразу, но все же догадались, что их облапошили на целую треть доходов. Решив поскорее сбыть с рук фальшивые дукаты, они пустили их в оборот, и вскоре генерал-прокурор князь Вяземский, ужасно взволнованный, не находил слов, докладывая Екатерине о наплыве фальшивых денег.
– Александр Алексеич, – сказала Екатерина, – ты не пугайся. При Елизавете уже было такое, когда мы с Пруссией воевали.
– Боюсь, не Эфраим ли снова за дело взялся?
– Не страдай?! Поехали лучше кататься…
В дороге она указала: открыто объявить по всей империи, что фальшивые дукаты будут принимаемы казной, как настоящие, а тишком велела вызнать пути-дороги «Симониса». Екатерина ехала на прогулку в новой карете, овальные бока которой были расписаны изящными картинами в духе Антуана Ватто. Кони вынесли ее на развилку Московского и Царскосельского трактов. В кустах белела конторка рабочей артели, осушавшей болото. Вдоль тропинки шагала в город чухонка с молочным кувшином на голове.
– Как зовется место сие? – окликнул ее Вяземский.
– Кекерекексинен, – ответила та.
– Qu'est que c'est? – удивилась Екатерина. Лакеи с запяток объяснили ей, что с чухонского на русский это переводится так: Лягушачье болото. – Вот и чудесно! – Екатерина повернулась к Бецкому. – Иван Ваныч, завтра же отпиши в Лондон, чтобы на заводе Веджвуда сделали фаянсовый сервиз с изображением жанровых сцен из жизни веселых лягушек. На этом болоте выстрою дворец.
Вяземский сдернул с лысой головы пышный парик:
– Господи, пресвятая матерь-богородица! Войнища такая идет, кругом в долгу, как в шелку, одними бумажками сыты, а ваше величество новый дворец ставит… И где? На болоте чухонском.
– Молчи, старик! Пока я жива, будут и деньги, а вот когда помру, тогда ни меня, ни вас, ни денег не будет.
Лейб-кучер Никита громко высморкался с козел:
– А кудыть дале-то ехать, осударыня?
Екатерина с размаху убила комара на своей щеке.
– Езжай, куда глаза глядят. Нам везде хорошо!
О чем Фридрих II не договорил с Австрией при свидании в силезском Нейссе, следовало решать в моравском Нейштадте, куда Иосиф II и выехал вместе с Кауницем. Тот еще пытался водить на помочах молодого германского императора, но Иосиф иногда уже давал канцлеру ощутимые ответные щелчки.
Фридрих был бы счастлив слышать их диалог в карете.
– Сами мы воевать не будем, – доказывал Иосиф, – но в случае победы Турции над Россией я хотел бы иметь в своих владениях часть Польши, всю Галицию и… не откажусь от Украины.
– Зато в случае победы России над Турцией, – подхватывал Кауниц, – наши планы становятся шире: Австрия должна поглотить Малую Валахию, Болгарию, Сербию, Боснию, Албанию и… Грецию!
– Вы забыли о Египте, – напомнил император.
– Простите, ваше величество, я забыл…
– Следует помнить, что со временем мы должны занять и Египет, дабы не допустить туда французов и англичан, которые придут на берега Нила, если мы, немцы, не поторопимся.
– Еще раз извините мою старческую забывчивость.
– Я вас прощаю, – сказал Иосиф…
Фридрих приветливо встретил свиту Иосифа (составленную, как нарочно, из генералов, которых королю доводилось вдребезги сокрушать на полях былых сражений), а канцлер Кауниц, сухо кивнув королю, удалился на кухню, где с помощью аптечных весов и мензурок начал производить химический анализ сливок, шоколада и сахара, должных воплотиться в обычную чашку какао. Иосиф заранее извинился перед Фридрихом за дурацкие причуды канцлера:
– Окна будут плотно затворены – никакого проветривания. Перья и карандаши должны лежать в идеальной линии, иначе он взбесится. Не удивляйтесь, если канцлер вдруг начнет метаться, сравнивая температуру наружного воздуха с комнатной, и при этом то снимать, то надевать свои черные плащи.
– Благодарю. Сколько плащей он носит сразу?
– Сейчас на нем девять.
– Хорошо, что у вашего канцлера не девять голов…
Конференцию Кауниц открыл со всей спесью, ему присущей. Он не привык в Вене слушать других. а больше привык слушать самого себя. Для начала он проделал глубокий исторический экскурс в прошлое Европы, при этом Фридрих, отличный знаток истории, вежливо позевал. Затем Кауниц обрушился на Европу, как на лютого врага своего, и в высокопарных выражениях сложил дивную фантазию на тему о политическом совершенстве «Священной Римской империи», которую он имеет честь представлять, и, наконец, замучив всех словоизвержениями, признался в главном:
– Мы собрались здесь, чтобы противостоять честолюбивым замыслам варварской России; один шаг Румянцева за Дунай будет означать для всех нас совместную войну против России… Пора выстроить плотину, дабы удержать выступающий из берегов могучий русский поток, угрожающий потопом народам всего мира! Я согласен: пусть будет война! Россию мы победим…
На листе бумаги король нарисовал бегущую лошадку, косо глянул на сжавшегося Иосифа, задержал взгляд на Каунице.